Извиняюсь, поднимаю - чтоб один человек не пропустил.
Название: Jensen’s Trick
Автор: Cras
Бета: Генерал Кросс
Пейринг: gtop
Рейтинг: R (за ненормативную лексику)
Жанр: AU
Размер: 6404 слова.
Статус: закончен.
Саммари: что бывает, если хоть раз изменить привычкам.
От автора: к прочтению обязательно.Фик написан по Вселенной игры Deus Ex: Human Revolution. Вдохновителем послужило это видео – промо к игре.
Кратко:
Механически аугментированные люди – то есть люди с механическими протезами, полностью заменяющими конечности (руки, ноги), их части (кисти рук, ступни), а также другие части тела (глаза, спина, и т.д.).
Аугментированные люди – люди с аугментациями, то есть расширениями обычных возможностей; аугментации накладываются/вшиваются в обычные ткани без их замены на синтетический аналог.
И в механически, и просто аугментированных людей вшивается чип, скидывающий информацию о носителе в полицию (в том числе о местоположении аугментированного).
Лекарство принимается аугментированными людьми для подавления иммунитета. Само по себе оно не вызывает зависимости, потребность в нём обусловлена постоянными попытками иммунной системы отторгнуть чужеродные "девайсы" из тела.
"Сборщики" - подпольная организация, занимается тем, что делает нелегальные аугментации, также есть данные, что попавших в её недра некоторых аугментированных "распиливают" на части (то есть, забирают механические аугментации).
P.S. Адам Дженсен (Adam Jensen) – главный персонаж Deus Ex: Human Revolution, механически аугментированный человек.
В списке привычек Квона Джиёна нет пункта «подбирать бездомных». Но также там не значится «смотреть, как человек умирает» - пусть даже и понятие «человек» в нынешнее время у каждого своё.В списке привычек Квона Джиёна нет пункта «подбирать бездомных». Но также там не значится «смотреть, как человек умирает» - пусть даже и понятие «человек» в нынешнее время у каждого своё. А человеческое существо, безмолвно корчащееся от боли под тусклым светом фонаря у крыльца старой многоэтажки, определенно умирает. Джиён нерешительно замедляет шаг и, наконец, замирает. Человек, широко открыв перемазанный чем-то тёмным рот, судорожно цепляется грязными пальцами за затянутое чёрной тканью горло: кажется, он не замечает невольного наблюдателя. Механически аугментированных и просто аугментированных людей на улицах Сеула Джиён повидал немало, в последние годы их число неумолимо и пугающе увеличивалось. Они выставляли свои протезы напоказ – механические ноги, руки, блестящие хромом и железом затылки, отражающие вечно горящие огни баннеров и рекламных щитов, бросающиеся в глаза почти на каждом шагу. Они цеплялись за одежду, что-то шептали, кричали, хрипло смеялись, прожигали взглядом, требовали, умоляли, истекали кровью, «лекарство, лекарство, пожалуйста, лекарство», и, в итоге, умирали. Все это знают, но никто об этом не говорит. Соседство с чужой смертью стало обычным делом, но никогда Джиён не стоял у её двери так близко.
Он неплохо знает этот район города – далеко от центра, просто кишащего аугментированными, но и не близко к окраинам, страдающим этой же проблемой. Джиён не раз возвращался домой этой дорогой, и максимум, кого он видел на этой улице, была пара пьяных побирушек, обычных людей. Но этот парень аугментированный – тут сомнений у Джиёна не возникает. Жажда лекарства, ломка выдают их всегда с головой.
Метка чумных XXI века.
Тут из горла парня вырывается тихий, еле слышный хрип – и Джиён, дёрнувшись, делает один шаг. Ему под ноги попадается камешек, откатившись, он со стуком ударяется о банку из-под пива, валяющуюся рядом, выдавая его присутствие. Аугментированный, сжав горло, вскидывает голову и смотрит в упор на Джиёна.
Джиён открывает рот, чтобы сказать… Он и сам не знает, что он может сказать. «Тебе нужна помощь?» Глупый вопрос. Но он уже сотни раз проходил мимо – все проходят мимо, еще одна непреложная истина, известная всем. Обычно говорят аугментированные. «Помогите. Дайте.» Но этот парень молча отворачивается и делает попытку отползти в тень. Внезапный порыв ветра, холодными пальцами пробегающего по затылку Джиёна, качает фонарь, и тот, подавляя рвотный позыв, выдыхает:
- Твою мать…
До него запоздало доходит, в чём вымазано лицо аугментированного, а также его волосы, руки, куртка, и даже асфальт вокруг него. Тёмные, масляно-блестящие лужицы крови. А он, идиот, стоит и пялится.
- Твою мать!
Уже через секунду он с размаху бухается перед парнем на колени, чувствуя, как тёплая кровь мгновенно пропитывает ткань джинсов, пока одной рукой он пытается отцепить пальцы парня от его горла, а второй достаёт мобильный из кармана куртки.
- Ёнбэ? Ёнбэ?! Две ампулы и шприц, бинты, Машинный переулок! БЫСТРО!
Джиён вскарабкивается на парня, прижимает перепачканными коленями его руки к земле, и придерживает его голову, чтобы тот не захлебнулся – кровотечение усилилось, и оставшееся аугментированному время буквально утекает сквозь его, Джиёна, пальцы. Джиён уже проклинает себя, что пошёл сегодня этой дорогой, и этого парня, что собрался подыхать прямо на ней; но когда он чувствует, как обмякает под ним тело, он проклинает свою медлительность. Жить рядом со смертью и смотреть ей в глаза – не одно и то же.
Глаза. Джиён только сейчас понимает, что аугментированный вот уже как минуту смотрит ему в глаза. Рассеянный, расфокусированный взгляд, чёрная радужка как мазут, как запёкшаяся кровь у него на губах. «Наверное, при дневном свете его глаза тёмно-карие», - почему-то думает Джиён прямо перед тем, как заслышать звук бегущего человека за своей спиной. Дальше он ни о чём не думает – для этого есть Ёнбэ, старый друг, никогда не спрашивающий «зачем?», а просто выполняющий его просьбу; Ёнбэ, всегда берущий трубку; Ёнбэ с чистыми руками и двумя ампулами лекарства.
Механизм подавления иммунной системы запущен: Ёнбэ вкалывает парню в предплечье сразу двойную дозу, и тот мгновенно вырубается - Джиён надеется, что именно по этой причине. Они наспех перебинтовывают горло аугментированного, и Ёнбэ при помощи Джиёна взваливает его себе на спину.
- Куда? – Ёнбэ морщится: даже для его тренированного тела ноша оказывается весьма тяжёлой.
В полицию? И как объяснить, почему они подобрали умирающего аугментированного, и откуда они, обычные люди, взяли лекарство? Искать выход на подпольные организации? Нет времени, как и гарантии, что там его не разберут на части. Куда можно отнести умирающего аугментированного без риска для его жизни и своей?
Джиён аккуратно заворачивает пустые ампулы и шприц в шарф и засовывает его себе под куртку. Обнажённое горло неприятно холодит, и он машинально дотрагивается до него пальцами, с опозданием припоминая, что они в крови. В чужой крови.
- Ко мне.
- Ты-
- Ко мне, Ёнбэ.
Ёнбэ медлит, ловя взгляд Джиёна. Тот сразу же суёт руки в карманы и нахохливается, как и всегда, когда чувствует, что ему сейчас будут возражать. Ёнбэ смотрит на упрямо сжатые губы Джиёна, и ему вдруг приходит в голову мысль, что Джиён справится – правда, он еще сам не знает, с чем.
Джиён, его старый друг, всегда справляется.
…Когда Джиён закрывает дверь за Ёнбэ («Ты ничего не видел, ничего не слышал») и устало тащится в ванную за сменной одеждой для себя и полотенцами для аугментированного (они устроили его прямо на полу, на расстеленном одеяле, и Джиён убеждает себя, что надо хотя бы смыть с его лица и рук кровь, всё остальное уже потом, всё завтра, главное, он дышит), он вспоминает, что так и не поблагодарил Ёнбэ.
Он засыпает рядом с незнакомцем на полу, прижимая влажное полотенце к его щеке.
Джиёну снятся фонари, плавающие в вязкой, мазутной темноте.
---
Джиён просыпается от того, что рядом с ним кто-то ворочается.
- Гахо? – недовольно бурчит он, но через мгновение вспоминает, что Гахо сейчас у сестры, в данный момент наверняка скучает по хозяину и грызёт очередные кроссовки Черин, и рядом находиться никак не может. В мозгу Джиёна яркой вспышкой проносятся воспоминания: тёмная улица, тёмные глаза, тёмная кровь на руках, и он распахивает глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как человек, лежащий рядом с ним, вскидывается и бросается на него.
- Эй!!!
Джиён не был хорош в спорте еще со школы, зато «благодаря» паре придурков, любивших донимать его до третьего класса средней школы (один потом загремел за решетку за мелкую кражу, второй разбил машину родителей, и его перевели в другую школу), у Джиёна была очень хорошая реакция, не раз спасавшая его шкуру и всё к ней прилагающееся. Вот и сейчас она не подводит: Джиён со всей силы толкает парня пятками в грудь, отбрасывая того в кресло, и сам перекатывается в дальний угол комнаты.
- Какого хрена?!
Незнакомец тяжело дышит и потирает грудь, не делая новой попытки напасть, и на пару секунд ярость в Джиёне сменяется испугом: а что, если он зарядил парню прямо в область аугментации, и тот опять начнёт помирать? Двойная доза лекарства была ударной, но его вытащили буквально с края – так быстро регенерация не могла закончиться, о чём свидетельствует его неважный вид: бледная кожа, почти бесцветные тонкие губы, тяжёлое дыхание, подрагивающие руки.
- Эй, ты меня слышишь? Я не причиню тебе вреда, - в доказательство своих слов Джиён медленно поднимает руки.
Аугментированный, не сводя с него настороженного взгляда, встаёт с кресла. Даже со своего места Джиён замечает, насколько у аугментированного мало сил. Пока тому не пришло в голову запустить в Джиёна чем-нибудь, он начинает тараторить:
- Я обычный парень, подобрал тебя вчера, дал лекарство, притащил к себе на квартиру, я не из полиции и не из «Сборщиков», можешь не беспокоиться, все свои! Посмотри на себя, и куда ты в таком состоянии пойдешь?
Пока Джиён говорит, аугментированный окидывает взглядом комнату – типичная комната молодого парня, ничего подозрительного, и, похоже, это его успокаивает. Но не намного.
Он показывает пальцами на горло и затем делает движение в воздухе рукой, словно пишет. Джиён понимает, что он ещё не может разговаривать:
- Ручка и бумага?
Парень кивает.
- На столе, - кивает Джиён на разделяющий их журнальный столик.
Джиён стоит и наблюдает за тем, как аугментированный хватает ручку и блокнот, находит чистую страницу и что-то выводит, сильно нажимая на бумагу. Спустя секунду ему показывают написанные крупными буквами слова: «Где ты взял лекарства?»
Джиён переступает с ноги на ногу.
- У моего друга подружка тоже аугментированная. Это он дал, - Джиён замолкает и после короткого раздумья добавляет на всякий. - Ёнбэ человек надежный, будет молчать.
Джиён не знает, поверили ли ему или нет, но через мгновение видит еще одну надпись: «Зачем?»
У Джиёна появляется мерзкое чувство, что это тест. От того, пройдет он его или нет, будет зависеть то, останется ли аугментированный у него или уйдет. А судя по той подворотне, где Джиён его подобрал, ему безмолвному собеседнику некуда пойти. То есть от слов Джиёна будет зависеть чья-то жизнь. «Твою мать», - в который раз за прошедшие сутки думает Джиён и произносит первое и, пожалуй, самое правильное, что приходит ему в голову:
- Потому что мог.
На что и получает удивленно приподнятую бровь. Аугментированный указывает взглядом в сторону окна, на раскинувшийся город за стеклом, и Джиён понимает его.
- Да, людей в… такой ситуации много. Но всем не поможешь, а тебе… В том месте и в то время - я смог.
До Джиёна, наконец, доходит смысл всех событий, происшедших с ним, и он чувствует себя дико усталым, несмотря на то, что только что проснулся. На словно деревянных ногах он ковыляет до второго кресла и опускается в него. Аугментированный, широко раскрыв глаза, смотрит на него.
- Меня зовут Квон Джиён, кстати.
Проходит долгая минута, Джиён уставляется в потолок и ждёт либо звука захлопнувшейся двери, либо-
Шелест бумаги.
Джиён поворачивает голову: «Чхве Сынхён».
Он понимает, что прошёл тест.
И да, глаза у Сынхёна всё-таки тёмно-карие.
---
Первым делом Джиён отправляет Сынхёна в ванную. Кидает ему пару полотенец, а сам, дождавшись шума и плеска воды, быстро натягивает куртку, проверяет, на месте ли мобильник и деньги, и убегает. В ближайшем торговом центре он покупает набор растворимых каш для детей, минералку, молоко, забежав в магазин одежды – дешевую хлопчатобумажную футболку, спортивные штаны и пару трусов. Потом заглядывает в аптеку и берет несколько упаковок бинтов и пластырей – на всякий, и уже на выходе вспоминает, что сигареты у него почти на исходе. Когда он, нагруженный пакетами, взмыленный, влетает в квартиру, его встречает тишина.
- Сынхён?
Из гостиной раздается звук, словно кто-то шлёпнул ладонью по полу.
- Roger that*, - кивает Джиён и идёт на кухню разгружать покупки. Поставив молоко греться, он берёт пакет с одеждой и идёт в комнату:
- Сынхён, я купил тебе-
Слова застревают у Джиёна в горле – он пару секунд просто изумленно хлопает ресницами, а затем начинает громко хохотать. Сынхён, в этот момент сидящий на полу, изгибает правую бровь, словно говоря: «И?»; жест, который, как скоро узнает Джиён, один из его любимых.
- Я, - снова пытается начать Джиён, но из-за нового приступа хохота оставляет эту попытку. Вместо этого он кидает Сынхёну пакет и машет руками в сторону кухни. – Пойду проверю.
Прикрывая ладонью рот и сотрясаясь всем телом от смеха, он направляется на кухню.
Когда он разводит кашу и перемешивает её, чтобы не было комочков, у него перед глазами всё ещё стоит Сынхён, устроившийся на полу в длинном махровом полотенце, обернутом вокруг бёдер, и своей тёмно-зеленой уличной куртке – с таким видом, как будто это его привычный домашний наряд. Но когда на кухне появляется Сынхён – уже одетый в новое – Джиён спокоен и серьёзен. Пожалуй, даже слишком.
Его внимание сразу же привлекает открытое горло Сынхёна – горло как горло, никаких шрамов, только пара неглубоких царапин. Не зная, даже и не скажешь, что перед тобой аугментированный.
- Надо сначала обработать царапины, - Джиён пододвигает пластыри, вату и початую бутылку водки («спирт забыл купить, вот идиот»), а сам занимается кофе и тостами – желудок напоминает, что он тоже ещё не завтракал.
Когда, устроившись за столом, он пододвигает Сынхёну тарелку с кашей, от которой вкусно пахнет бананами, его серьёзность чуть не летит к чертям: у того такой вид, словно ему подсунули тарелку с тараканами.
- А что делать, - пожимает плечами Джиён. – Думаю, и сам знаешь, что ничего другого тебе пока нельзя. Надеюсь, ты любишь бананы?
Он специально не убирает со стола коробку из-под каши с изображением довольного пухлощёкого карапуза, сжимающего в левом кулачке несоразмерно большую ложку. «Небольшая месть за утро», - Джиён прячет ухмылку за чашкой, наблюдая за тем, как Сынхён аккуратно дует на ложку с едой.
---
На следующее утро Джиёна опять будят, на этот раз - это настойчиво звонящий телефон.
«Ёнбэ. О, начинается.»
- Джиён, где он?
- И тебе доброе утро, Ёнбэ. Он у меня, - Джиёну лень делать вид, что он не понимает, о ком идёт речь. Раньше закончат разговор – подольше он поспит.
На том конце трубки слышится вздох.
- Ты с ума сошёл?
- Нет, а выгнать больного человека на улицу – это нормально, по-твоему? – повышает голос Джиён и тут же осекается – Сынхён спит, приняв снотворное, в другой комнате, но рисковать не хочется. Джиён знает, что Ёнбэ о нём беспокоится, и вполне оправданно, кстати; Джиён также знает, что всё равно он прав – и Ёнбэ тоже это понимает, поэтому даже и не собирается с ним спорить:
- Хорошо. Дай мне хотя бы его имя, я пробью по базе.
- Его зовут Чхве Сынхён, Мистер Полицейский. Пока ничего больше не знаю.
- Я к тебе ещё загляну, - и, секунду помолчав. - Джиён, будь осторожен.
- Как скажешь, мамочка.
Ёнбэ фыркает, и они оба тихо смеются.
---
- Сынхён, проснулся? – Джиён стучит костяшками пальцев по косяку, прежде чем сунуть взлохмаченную голову в комнату.
Аугментированный занял диван в гостиной, и замотался в одеяло так, что Джиён не может с первого взгляда определить - где ноги, а где голова.
Чхве Сынхён. На самом деле, кроме имени (которое, кстати, могло оказаться ненастоящим) Джиён больше о нём ничего конкретного и не знает. Кто он, откуда, чем занимается, и, самое главное, почему он тогда оказался на улице? От мыслей его отвлекает звук внезапно включившегося робота-пылесоса.
Сынхён ворочается, и Джиён цыкает на машину:
- Через час приберёшься. Отбой.
Робот мигает зелёным, давая понять, что команда принята, и отъёзжает в угол.
Джиён решает, что у него ещё есть время со всем разобраться, и идёт забирать утренние газеты и готовить завтрак. Он не замечает, как Сынхён, чуть отогнув одеяло, провожает взглядом его спину.
---
Джиён, оказывается, уже настолько привык за один день к молчанию Сынхёна, что даже не сразу понимает, чей голос он только что услышал.
- Спасибо, - повторяет Сынхён и отодвигает тарелку.
- О, - выдавливает из себя удивлённый Джиён. У Сынхёна неожиданно – и почему-то вполне ожидаемо - низкий, приятный голос.
Хотя не думал же он, что Сынхён – немой?
– Пожалуйста.
Джиён убирает посуду со стола и ставит её в посудомоечную машину.
Что-то в интонации Сынхёна заставляет его думать, что благодарность была не только за еду.
И Джиёну это нравится.
---
- Итак, сколько тебе лет?
На носу у Джиёна большие затемнённые очки, он вспоминает, как в первом классе высшей школы брал интервью у Президента студсовета, симпатичной серьёзной девушки, с которой потом спустя три месяца у него был первый раз, на потёртом заднем сиденье отцовского кара. Было тесно и неудобно, но с тех пор интервью у Джиёна всё равно ассоциируются с чем-то… Весьма интересным. Многообещающим, если можно так выразиться.
Но многого ли стоит ожидать от Сынхёна?
Джиён готовится слушать.
- 24.
- Где ты работаешь?
- Работал, - исправляет Сынхён. – Пел и читал рэп в клубе.
- Да ладно, - Джиён подаётся вперёд.
Сынхён слабо улыбается:
- Да, пару лет. Постоянно выступал в одном, пока хозяин не узнал, что я аугментированный.
Джиён кусает нижнюю губу:
- Но, насколько мне известно, работодателям выгодны аугментированные работники. Тем более, раз уж ты там проработал несколько лет…
Сынхён чуть медлит, прежде чем ответить:
- На его дочь напали двое аугментированных. Один держал её руки своей одной механической, пока второй насиловал её. Потом хозяин лично каждого в клубе проверял на наличие аугментации. Кроме меня, вылетели еще двое парней: у одного охранника была аугментация позвоночника, у бармена была механическая аугментация рук. А у меня - аугментация связок. Ты, думаю, уже догадался.
Джиён кивает. Сынхён спокойно ждёт следующего вопроса, и Джиён решается.
- Аугментация – дело недешёвое. То есть, ты потратил бешеные деньги на аугментацию – не рук, не ног, чтобы стать быстрее или сильнее, - но на аугментацию связок.
Сынхён хмыкает:
- Скажешь, дурак?
- Нет.
Тут Сынхён впервые улыбается по-настоящему – широко, немного смущенно и очень тепло, и вокруг его глаз собираются «лучики». Каким бы ни было первое обещание, оно выполнено - Джиён растерянно улыбается в ответ и вдруг срывается с места:
- Я сейчас!
Он бежит к себе в комнату, откуда возвращается с парой-тройкой блокнотов и целой кипой бумаг, бережно скрепленных скрепками.
Сынхён ещё даже ничего спросить не успевает, как Джиён аккуратно раскладывает бумаги по столу:
- Мои тексты. С пятого класса пишу, но тут, конечно, только последних лет.
Сынхён берёт самый ближний блокнот, тёмно-синего цвета:
- И где же ты работаешь, что у тебя столько времени на написание текстов?
- Я работаю… Блять, я работаю!
Джиён выхватывает из кармана домашних штанов мобильник:
- Дэсон! Я сегодня на работу опоздаю на час, завтра отработаю, хорошо? А? Э-э-э… У меня родственник приехал. Понял. Спасибо, босс!
Он закрывает лицо руками и трясёт головой:
- Надо же, совсем забыл про работу.
Он рассказывает Сынхёну, что уже вот как почти год работает в небольшом музыкальном магазине – Сынхён недоверчиво смотрит на него, и Джиён даже показывает удостоверение: «Квон Джиён. Big Y, продавец-консультант». Он вытаскивает всю свою коллекцию дисков: сотни ярких цветных коробочек, есть диски без обложек, но аккуратно подписанные, пара десятков – просто раритеты, ограниченные издания, за которыми, как признается Джиён, он охотился годами. Жемчужину коллекции - собрание виниловых пластинок, начиная с 20-хх годов XX века - Джиён обещает показать позже. У Сынхёна вид, словно ему предложили порулить космическим кораблём и пять ящиков мороженого, и Джиён знает, уходя на работу, что, когда он вернётся, Сынхён будет дома.
---
Джиён никому не рассказывает, какого временного квартиранта «нечаянно» завёл. Только Сынри, его напарник, забежавший на минутку передать ключи, отмечает, что Джиён знакомо пахнет. У Сынри младшие брат и сестра, и он вспоминает, что в детстве у них был точно такой же запах - тёплого молока и бананов. Дэсон интересуется, сколько же лет приехавшему к нему родственнику, и Джиён открещивается, что всего на пару дней к нему приехала сестра с маленьким сыном (Джиён представляет реакцию Черин на «маленького сына» и внутренне содрогается). Принимая и сортируя новый товар по полкам, Джиён прокручивает в памяти утренний разговор с Сынхёном. До него он успел просмотреть газеты - несколько лет назад колонку «Пропали без вести» возобновили и со временем ей стали отводить целую страницу. Джиён пробежался глазами по всем, но ни знакомого лица, ни имени не встретил. Что могло означать либо то, что его родные уже привыкли к длительным отлучкам сына, либо то, что Сынхён жил от родителей отдельно, либо третье – что у него никого не было. Джиён не то чтобы постеснялся спросить, он просто уже успел понять, что Сынхён из тех людей, которые рассказывают только то, что сами считают нужным, и не более.
- Что ж, посмотрим, - бормочет Джиён себе под нос.
---
Джиён сам не знает, что заставило его проснуться.
- Выходной же сегодня, ну, - он зарывается с головой под одеяло и тут же откидывает его – ему слышатся шаги в другой комнате и характерный шорох одежды, словно кто-то переодевается.
Заслышав шорох куртки в прихожей, он кричит:
- Сынхён, и сигарет купи, деньги около зеркала!
Ответом ему служит звук захлопнувшейся входной двери.
Джиён успевает перемыть вручную всю посуду, протереть везде пыль, прибраться и по два раза просмотреть утренние газеты к тому моменту, когда Сынхён возвращается.
Он заходит в гостиную и молча бросает блок сигарет на стол, и Джиён, щурясь от слепящей глаза полоски света, пробившейся сквозь жалюзи, спрашивает:
- Что ты собираешься делать?
И тут же сам пугается своего вопроса.
Они не обсуждали нынешнюю ситуацию - Сынхён не делился планами на ближайшее будущее, Джиён не указывал на дверь – мол, погостили, и хватит, заглядывайте как-нибудь ещё. Вроде бы всех всё устраивает, но продолжаться так долго не может, они оба это понимают. Джиён удивляется, что вот уже почти как неделю они живут вместе на одном факте «притащил к себе - оставил».
Сынхён садится рядом и проводит рукой по лбу:
- Я уйду.
- Куда?
Джиён не добавляет «На улицу?», но подразумевает.
- У меня друзья в другом городе – поищу работу там. Всё будет нормально.
- Сынхён, - начинает Джиён, но его перебивают.
- Ты уже и так много для меня сделал, Джиён. На самом деле, - он на секунду дотрагивается до колена Джиёна. – Спасибо.
Выстраиваемая Джиёном линия разговора ломается от одного лёгкого прикосновения пальцев. Он делает глубокий вдох и начинает сначала:
- У меня напарник на работе собирается жениться и переезжать в Пусан – освобождается место, график три дня через четыре, по очереди со мной. Конечно, это не петь в клубе, но начальник хороший, и платят вполне нормально. Для начала неплохо. Жить оставайся у меня, места хватает, квартплату и остальные расходы будем делить. Как тебе?
Сынхён задумывается на пару минут, и Джиён уже готов запустить в него пепельницей, когда тот даёт ответ.
- Согласен.
---
Сынхён сразу ладит с Дэсоном, хозяином магазинчика. Первые три дня Джиён работает вместе с новоиспеченным напарником, объясняя тому тонкости работы – хоть магазин и небольшой, почти все проводимые операции автоматизированы, и Джиён к концу третьего дня уже полностью уверен, что можно оставлять напарника одного.
Конечно, ему жаль расставаться с Сынри, они успели подружиться и пару раз в месяц обязательно вместе куда-нибудь выбирались. Похлопывая друга по спине и обещая звонить каждую неделю, Джиён думает о том, что удержать людей невозможно, увы, как бы ни хотелось. Ему впервые приходит в голову мысль, что зря он предложил Сынхёну остаться.
Домой он возвращается пьяным и сразу идёт в свою комнату.
---
Сынхён живёт у Джиёна вот уже три недели. Джиён уже не пахнет детскими кашами, хотя завтрак готовит исправно он, потому что добудиться до Сынхёна просто нереально. Он укладывается на диване в своей чёрной водолазке и в спортивных хлопковых штанах, которые купил ему Джиён, и заворачивается в одеяло так, что Джиён ещё ни разу не угадал, где у Сынхёна голова, а где ноги, когда тот спит. Он просыпается, когда Джиён уже пьёт обязательный утренний кофе – бредёт на кухню, приветствует его голосом, еще более хриплым спросонья, и плюхается на стул. Они успевают поболтать до того, как Джиён уходит на работу. Вернее, болтает Джиён, вспоминает смешные истории со школы, пересказывает новости из газет; если Сынхён достаточно проснулся, он рассказывает о работе в клубах и певцах, с которыми пересекался. Но чаще всего Сынхён просто сидит и слушает Джиёна, иногда хмыкает, иногда улыбается, иногда просто поднимает брови – удивлённо, недоверчиво, восхищённо, скептически. Джиёна одновременно и забавляет, и поражает, как Сынхён мастерски умеет выражать эмоции при помощи мышц лица – это при аугментированных голосовых связках. Сынхён способен говорить часами, но большей частью отмалчивается.
Когда Джиён приходит с работы, его ждёт ужин. В первый раз, увидев на столе тарелки с горячим рагу, он ничего не говорит Сынхёну – просто делает вид, что это абсолютно в порядке вещей, обычное распределение обязанностей у соседей по квартире, хотя, конечно, ему приятно. После ужина они идут в гостиную – обсуждают музыку, ставят пластинки, спорят. Джиёну, к примеру, вполне нравятся джаз и соул, но он никак не может понять, как же эти стили повлияли на развитие корейского андеграундного хип-хопа конца 90-х. Спустя пару часов Джиён приносит пару бутылок пива себе, вино для Сынхёна и рассказывает, как у него прошёл день – Сынхён внимательно слушает, а потом очередь говорить Сынхёна – он рассказывает о покупателях и о новостях, которые услышал от Дэсона. Когда смена Джиёна и того нет дома, он, кроме прослушивания музыки, еще читает, и теперь делится мыслями и наблюдениями, либо зачитывает вслух особо понравившиеся места. Он устраивается на полу, вытягивает длинные ноги и начинает читать – щурит глаза, облизывает губы, когда набирает в грудь воздух, иногда делает глоток вина, смачивая горло (он вскользь проронил, что любит вино, и Джиён притащил на следующий день пару бутылок, «как раз скидки были»), выкуривает пару сигарет и полностью поглощает внимание Джиёна. Голос Сынхёна переплетается со звуками города, доносящимися сквозь приоткрытое окно, и Джиёну легко представить, что с ним говорит сам Сеул. Звуковые волны омывают воспалённый мозг Джиёна, убаюкивают его, и все ощущения суммируются в одно, простое и очень важное: ему хорошо.
Пожелав Сынхёну спокойной ночи и готовясь ко сну, Джиён думает о том, как звучит голос Сынхёна, когда тот поёт.
---
Джиёну всегда было интересно, влияет ли аугментация на усвоение организмом наркотиков и алкоголя. Если постоянно принимаемое лекарство понижает сопротивляемость иммунной системы – означает ли это, что от одного косяка будет эффект словно от хорошей дозы ЛСД?
Джиён перетряхивает старые запасы и находит пару сигарет с травкой, одну из которых как-то предлагает вечером Сынхёну.
Сынхён берёт сигарету и подносит её ко рту. Затем хмурит брови:
- Джиён, ты смотришь мне в рот так, словно у меня сейчас оттуда вылетит птичка.
Джиён честно пытается изобразить скуку, но у него плохо получается. Сынхён хмыкает и, наконец, делает затяжку.
Вот уж чего Джиён точно не ожидает, судя по его вытянувшемуся лицу, так это птицы, действительно выпорхнувшей изо рта Сынхёна – небольшой воробей, сотканный из дыма, со смешно встопорщенным хвостом, который через пару мгновений рассеивается, словно его и не было.
- Как?! – Джиён пытается вскочить на ноги, но стукается коленкой о край стола и чуть не падает на Сынхёна. Что, впрочем, ничуть не омрачает выражение лица последнего – нескрываемого довольства мальчишки, забившего мяч в корзину с 30 метров. Что странно, но сочетается с косяком травки в его руке.
- Как ты это сделал? – Джиён потирает коленку, но не сводит неверяще-восхищенного взгляда с Сынхёна.
Сынхён просто молча постукивает пальцем по горлу.
- Там что, есть функция «оригами из дыма – просто добавь косяк»? Специально для детских праздников? – Джиён удобно устраивается, скрестив ноги, затягивается сигаретой и хихикает над своей шуткой.
- Просто приятный бонус. Весь фокус в управлении вибрациями голосовых связок – немного практики, и хоть глобус Земли пускай, - всё ещё улыбаясь, объясняет Сынхён.
- Покажи, - Джиён делает еще одну быструю затяжку и разгоняет руками дым.
Сынхён выдыхает, освобождая место в лёгких, и снова подносит ко рту сигарету.
За десять минут он успевает показать, кроме пресловутого глобуса, ещё самолёт, леопарда, корону принцессы, череп, Эйфелеву башню – за что срывает аплодисменты, фигуру одетой женщины, фигуру обнаженной женщины, а когда запросы Джиёна становятся совсем уж неприличными, заявляет, что не для того он делал себе аугментацию, чтоб развлекать на досуге укуренных фантазёров.
- Ну и не очень-то и надо, - произносит Джиён, давая им обоим понять этой детской фразой, что именно в данный момент Джиёну почему-то это очень нужно. Он встаёт, более удачно, чем в первый раз, но Сынхён успевает схватить его за запястье. Сынхён ничего не говорит, просто, подумав секунду, открывает рот и выдыхает буквы из дыма: «Джиён».
Джиён тоже молчит и тянет его за собой: они устраиваются напротив окна, на полу, прислоняясь спинами к дивану. Уже стемнело, но свет они не зажигают – у их ног тускло мерцают отблески огней города, словно составляя компанию оранжевым огонькам двух сигарет.
Веселье куда-то улетучилось, оставив после себе расслабленность в теле и легкий шум в голове. Джиён представляет город - тот, что он не видит из своего окна, и думает, сколько сейчас людей, аугментированных или даже тех, которые гвоздя в руках ни в жизни не держали, умирает на его улицах. Каково это – не иметь надежды? Умирать на улицах многомиллионного города одному?
Джиён поворачивается лицом к Сынхёну, сам ещё не зная, что он хочет спросить, и хочет ли вообще. И обнаруживает, что Сынхён тоже смотрит на него и, похоже, уже давно, потому что он заговаривает первым, словно читая мысли Джиёна:
- Умирать – это страшно. Больше ничего сказать не могу.
Джиён медленно кивает, и они оба отворачиваются к окну.
Они еще долго сидят с выключенным светом, лицом к лицу с ночным городом.
---
В один из вечеров к Джиёну заходит Ёнбэ. Пока Сынхён курит на балконе, он сухо докладывает, что, согласно информации с чипа, аугментация была проведена четыре года назад (как только наступил «возраст разрешения», отмечает про себя Джиён), родители и старшая сестра проживают на юге страны. Джиёну интересно, они ли дали деньги на аугментацию сына, но такой информации, конечно же, нет. Ёнбэ не то чтобы радуется, услышав, что Сынхён теперь живёт у его друга, но ничего поделать он уже не может. Разве что остаться на «пару кружек пива». Через шесть часов Джиён с трудом отлепляет друг от друга вдупель пьяного Ёнбэ и Сынхёна, тоже не слишком трезвого, заталкивает первого в такси и машет вслед, закатывая глаза под удаляющийся вопль «С-с-сынхён, хороший ты парень!». Они возвращаются в квартиру, и, хотя Джиёну жутко хочется спать, он начинает прибираться – собирает бутылки из-под пива со стола, с пола и даже с подоконника, а Сынхён относит всё в мусоропровод. То ли от внезапной тишины, то ли от выпитого слегка звенит в голове, и Джиён включает телевизор на тихой громкости. Он попадает на новостной блок – телеведущая вещает об удачных политических переговорах, прошедших на днях с Китаем, и о совместных проектах. Отдавая Сынхёну последний пакет с мусором, он собирается переключить канал, как вдруг его слух царапает слово «аугментированные».
- Громче, - говорит Джиён. – Стоп.
Краем глаза он отмечает, что Сынхён не вышел из комнаты.
- Сегодня на Третьей площади прошёл очередной митинг недовольных ситуацией с аугментированными в стране.
Камера показывает толпу, машущую в воздухе кулаками, кордон из полицейских, вооруженных дубинками и щитами, затем крупным планом – искаженные лица и плакаты в руках митингующих – Джиён успевает выхватить фразу «Stop playing Gods», прежде чем снова начинает идти картинка из студии.
- Были предъявлены требования отменить аугментацию, в том числе механическую, если только она не предполагается из-за медицинских показаний, а также ограничить рабочие места, на которые принимаются аугментированные, втрое. Вот что заявил лидер митингующих.
Экран показывает высокого мужчину, с жаром тыкающего пальцем в сторону предполагаемого зрителя:
- Аугментированные уже не люди в полном смысле этого сло-
- Выключить, - слабым голосом произносит Джиён.
Он буквально заставляет себя повернуться и взглянуть на Сынхёна
Лицо у него спокойное как маска, и это пугает Джиёна по-настоящему.
- А что думаешь ты, Джиён? Аугментированные – люди? Я – человек?
Он не даёт Джиёну ответить – он начинает говорить, постепенно повышая голос, пока наконец не срывается на крик:
- А знаешь, почему люди делают аугментацию? Именно потому, что они люди! Им надоело выдумывать богов, они сами хотят стать богами! И я хотел стать лучше, и ничуть об этом не жалею. Я шёл к своей мечте, и я осуществил её. Я человек, а те, кто проходит мимо, гордится «чистотой» своего тела, презирает нас и боится – звери, и никогда людьми не были.
Он тычет пальцами в потухший экран телевизора:
- А хочешь знать, почему они ползают в грязи, выставляя свои раны напоказ? Да потому что они помнят это чувство совершенства, чувство законченности, и хотят испытать его снова во что бы то ни стало. Падшие боги остаются богами, а я остаюсь самим собой. И никогда, - он указывает на горло, – не пожалею о том, что сделал.
Он тяжело дышит - как загнанное животное - и прожигает Джиёна взглядом. Джиён хочет что-нибудь сказать, он должен что-нибудь сказать, но что – не знает. Поэтому он делает два шага и обнимает Сынхёна, просто обхватывает его руками за шею и притягивает к себе. Сынхён дергается, но Джиён лишь притягивает его ближе.
- Я не жалею тебя. Я просто даю понять, что я рядом.
Они стоят так минуту, и Джиён чувствует, как Сынхён медленно расслабляется. Чужое сердцебиение напротив его груди постепенно успокаивается, и уже собирается расцепить руки, когда вдруг Сынхён обнимает его в ответ.
Внезапно всё встаёт на свои места: Джиён там, где должен быть, и Сынхён тоже, и позже Джиён не может вспомнить, кто же кого поцеловал первым. Он помнит сухие и горячие губы Сынхёна, их прерывистое смешанное дыхание и чувство, что никто никогда ещё не был настолько рядом.
---
- Вот это был top class**, - хихикает Джиён, уткнувшись лбом в изгиб шеи Сынхёна, - дай только минуту передохнуть.
Он сидит на кухонном столе, обхватывая коленями бёдра Сынхёна, и пытается восстановить сбитое дыхание. Сынхён насмешливо фыркает, и Джиён не выдерживает:
- А впрочем, к чёрту, - и тянется за очередным поцелуем.
С их первого поцелуя прошло уже шесть дней, и с каждым Джиён позволяет Сынхёну – позволяет себе – всё больше и больше. На седьмой он сам приходит к Сынхёну ночью – Сынхён серьезён, его руки скользят по груди Джиёна и застывают на его плечах, и он пытается неудачно пошутить: «Я уж думал сам к тебе идти», прежде чем спросить: «Не пожалеешь?»
Джиён стягивает с себя футболку и спрашивает в ответ:
- Скажешь, дурак?
- Нет.
Их первый секс получается немного неловким и быстрым - Сынхён никогда не был с парнями, и Джиёну приходится отвлекаться, чтобы направлять его. Потом они по очереди споласкиваются в душе и идут в комнату Джиёна - Сынхён укутывает себя и Джиёна в одеяло, и ещё долго целуются перед сном – целуются так, словно у них впереди много времени.
Джиён счастлив, а большего ему и не надо.
---
- Джиён, что это за шрамы?
- А? - Джиён застывает с наполовину натянутыми домашними штанами. – Какие?
Сынхён приподнимается на локте, протягивает руку и проводит указательным пальцем по бедру Джиёна, обводя длинный, еле заметный вертикальный шрам.
- И на этой ноге такой же.
- А, эти, - Джиён хмурит брови так, будто уже и забыл, что они у него есть. – В 17 лет в аварию попал. Меня прошило буквально насквозь, шрамы ещё и на руках остались. С того света вытаскивали – уж не заботились, останутся следы или нет.
Он демонстрирует белёсые ниточки точно таких же вертикальных шрамов, спускающиеся пунктирной линией по всей длине рук – на светлой коже их практически не различить, если не показать, можно и не заметить.
- И на ногах так же – спускаются до самых лодыжек. Кофе?
Он быстро натягивает одежду и убегает до того, как Сынхён успевает раскрыть рот.
---
Через неделю Джиёну звонит Дэсон и говорит, что на сегодня магазин не работает – из-за растущих беспорядков в городе многие сворачивают торговлю, не рискуя лишний раз высунуться на улицу. Джиён сидит в гостиной на диване и долго смотрит на кричащие заголовки утренних газет, разложенных по столу, где в каждом мелькает слово «аугментированный». Сынхён пытается его растормошить, но Джиён полностью уходит в мысли, не обращая внимания ни на кого вокруг, и Сынхён решает прибегнуть к последнему средству – пытается поцеловать его, но неожиданно получает отпор.
- Что случилось?
Джиён отводит глаза, и Сынхён поддевает пальцами его подбородок, поворачивая голову и ловя взгляд.
- Говори. Это из-за новостей?
Джиён медленно кивает, и Сынхён позволяет себе немного расслабиться:
- Перестань. Мы в безо-
- Я аугментированный.
Сынхён отпускает его подбородок и глупо моргает:
- Прости, что?
- Я аугментированный, - повторяет тот, и Сынхёну хочется рассмеяться, но вместо этого он лишь слышит шум крови в ушах.
- О чём ты?
- Те шрамы… Помнишь? – Джиён облизывает пересохшие губы. – Я тогда соврал. Вернее, не всё сказал. В результате аварии были переломаны почти все кости, шансов выжить было ничтожно мало.
Сынхёна начинает подташнивать, и он медленно садится, а Джиён, лихорадочно блестя глазами, продолжает:
- Я впал в кому, но нашёлся один доктор, который сказал моим родителям, что механическая аугментация может спасти мне жизнь, и они сделали выбор за меня. Несколько шейных позвонков, рёбер, обе ключицы, плечевые кости, бедренные, большеберцовые… - Джиён перечисляет и показывает резкими движениями, какие кости были заменены на искусственные, сделанные из специального сплава.
- Мне сообщили о том, что я стал аугментированным, через месяц после того, как я проснулся. Потом мне ещё полгода кололи специальные лекарства – никто не думал, что я выживу после такой операции, но я выжил. Я хотел жить – и неважно, кто и что обо мне думал.
Джиён делает пару длинных вдохов-выдохов и, не смотря на Сынхёна, заканчивает:
- Как и все аугментированные, я сидел на «лекарстве». Пока однажды не обнаружил, что я в нём не нуждаюсь.
- Не может быть, - сдавленно произносит Сынхён.
- Есть люди, чей организм не отторгает пересаженные чужие органы и ткани. Не знаю, почему, но моё тело не отторгает и металл. Как только я это понял, я начал искать людей, которые бы удалили чип, вшитый мне при операции. Ёнбэ как раз заступил на работу в полиции, и он смог удалить информацию – ту, что имелась на меня как на аугментированного. И сейчас я – обычный, ничем не примечательный Квон Джиён.
Джиён невесело смеётся:
- Я – бог, которым все так стремятся стать. Возможно, исследование моей иммунной системы освободило бы людей от «лекарства». Возможно, я стал бы их надеждой. Но я испугался – я бы просто пропал в недрах лабораторий, правительству нужен контроль, нужна власть над аугментированными. И я сделал свой выбор – сбежал, начал новую жизнь в новом городе. Я просто хочу жить, Сынхён. Это моя мечта.
Его последний слова тонут в вое полицейских сирен, стены на миг раскрашиваются в зелёный, когда патрульные машины проносятся под окнами дома.
Джиён устало трёт глаза:
- Ты можешь уходить.
Он вздрагивает от неожиданности, когда Сынхён обнимает его спины и глухо шепчет в макушку:
- Ты всё-таки дурак.
Их второй раз проходит так, как надо, и Сынхён, засыпая, обнимает его, словно Джиён самая хрупкая вещь в мире.
---
Сынхён всё-таки уходит – бесшумно исчезает под утро, забрав все свои вещи, но Джиён до глубокой ночи отказывается верить, что он уже не вернется. Первые три дня он ждёт, бродя по дому как сомнамбула, пока к нему домой не врывается Ёнбэ, встревоженный тем, что Джиён не отвечает на звонки. Узнав, в чём дело, он отказывается искать Сынхёна:
- Джи, он взрослый человек, если он ушёл, значит, так решил, ничего тут изменишь.
Ёнбэ берёт отгул на работе и остаётся у друга: готовит ему, слушает с ним музыку и смотрит фильмы, даже звонит Дэсону и объясняет ситуацию – тихо, пока Джиён спит, и Дэсон соглашается дать тому отпуск на пару дней.
От Сынхёна нет ни строчки, а Джиён, выйдя из ступора, пишет тексты как сумасшедший. Ёнбэ не хочет оставлять его одного, но из-за продолжающихся беспорядков на улицах его досрочно вызывают на работу – проверяют всех аугментированных, и людей не хватает.
Прощаясь с Джиёном и крепко обнимая его, Ёнбэ отмечает, что тот стал ещё худее. Он похлопывает друга по спине и ободряюще улыбается:
- Никогда не забывай, кто ты.
Когда за ним затворяется дверь, Джиён идёт на кухню и находит на полках коробку с последним пакетиком каши.
---
С того дня, когда ушёл Сынхён, прошло уже три месяца – хотя Джиён понемногу учится по-другому исчислять время. Работает он там же, Дэсон не спрашивает о Сынхёне, и Джиён по-настоящему благодарен ему за это. Живёт он тоже в том же самом доме, образ жизни ведёт тот же, какой вёл до Сынхёна, разве что теперь не пользуется той дорогой, где впервые встретил его. Всё по-прежнему – и вместе с тем совсем иначе.
Джиён считает, что просто нужно быть благодарным за то, что было. И лишь какая-то неясная мысль на задворках сознания, словно невыполненное обещание, мешает отпустить.
Когда однажды в пятницу утром Джиён, позёвывая, разбирает традиционную утреннюю почту, он чуть не пропускает рекламную листовку – чёрный фон и неоновые росчерки на бумаге, складывающиеся в высокую мужскую фигуру.
- Клуб «Vol.1», первое выступление рэппера T.O.P, сегодня, не пропустите. Это будет top class, - бормочет он. – Спасибо, как-нибудь в другой раз.
Он сминает и кидаёт её в мусорный ящик, и потом до него доходит.
Лихорадочно разгладив листовку локтём на столе, он перечитывает строки и смеётся – так, как не смеялся последние три месяца, но время «после» больше не имеет значения, превратившись во время «до»:
- О, не пропущу, обещаю.
_________________________________
Прим:
*Roger that (англ., используется в военных кругах) - Вас понял.
**Top class (англ.) - Высший класс.